Глава 5
Эстония. Нарва. Пушкин
2023 г.
Поездка в Эстонию даже в 2023-м, во втором по счету году всеобщей русофобии, вызывала у меня куда больше приятных эмоций, чем негативных. Удобный пограничный переход в Нарве казался чем-то невероятным сейчас, в эпоху всеобщей подозрительности, когда эстонские власти на волне санкционного популизма взялись отнимать у русичей принадлежащую им собственность.
Перед отъездом из Петербурга мой магический спутник Богдан Popoff с благословения нашего «тур-босса» Заплетина-младшего создал группу в телеграм-мессенджере, куда накануне отъездов закидывал места грядущих встреч и их точное время. Экстрасенс, видимо, боялся, что без четкого графика Глеб заподозрит неладное и свернет кампанию по поиску литературного кода еще до того, как Богдан насладится халявными прогулками по всем интересным ему городам Европы.
В этот раз обошлось без дорожных сюрпризов: мы встретились ровно в 12:00 в лобби отеля Narva Hotel.
— А у них там, на границе, неплохо все налажено, — признал маг, когда я присел к нему за столик. — Даже почти не бесит этот контроль.
— Что, неужели авто не досматривали?
— Досматривали, конечно. — Богдан ухмыльнулся. — Но недолго — полчаса от силы. Русские при въезде могут полдня проверять.
— Ну мало ли, что ты ввозишь в страну, — с легким сарказмом произнес я. — Какие-нибудь оккультные символы, опять же, неправославные.
Экстрасенс на всякий случай усмехнулся, но, судя по взгляду, не до конца понял мою иронию.
Выпив по чашке кофе в лобби отеля, мы отправились к единственному в Эстонии памятнику Александра Сергеевича. Город Нарва, уютный малоэтажный провинциал, в летнюю пору дышал свежестью. Мы шли по широкой аллее на улице Пушкина, а молчаливые деревья, словно почетный караул, выстроились по бокам, приветливо шелестя листвой. Магазинчики в трехэтажных домах по обеим сторонам от дороги привлекали внимание яркими, но не кричащими вывесками. Редкие пешеходы неспешно выходили из одних дверей и входили в другие, будто весь их досуг сводился к бесконечному брожению по лавкам Нарвы.
Богдан, как обычно, тащил за спиной тяжеленный рюкзак, и я подумал, что, если наше путешествие продолжится еще пару недель, маг сможет на одних прогулках сбросить пяток килограммов своей корпулентности.
— Странно, что они до сих пор не переименовали эту улицу, — заметил Богдан, искоса посмотрев на меня. — В свете последних событий.
Я пожал плечами.
— Ну, поскольку Пушкин в последних событиях участия не принимал, все вполне логично.
— Все, что сейчас происходит, можно назвать психоделическим угаром в больнице для умалишенных под лозунгом «нахрен завтра, похрен на сейчас», — проворчал экстрасенс. — С чего вообще улицу назвали в честь Пушкина?
И снова я не удержался — посмотрел на него внимательно, силясь понять: как ему удается так уверенно отыгрывать роль человека, совершенно не сведущего в судьбах поэтов и писателей прошлого, с духами которых он якобы общается? Впрочем, я быстро напомнил себе, что Богдан мог просто пользоваться нейросетью а-ля Всемирский и не особо вникать в текст, который ему генерил ИИ.
Не сильно доверяя собственной памяти, я загуглил в телефоне «Нарва Пушкин», пробежал глазами текст и сказал:
— Вообще, если верить интернету, у Пушкина с Нарвой едва ли не больше связей, чем у Достоевского с Петербургом. Например, троюродный прадед Пушкина, Иван Михайлович, в 1580 году занимал в Нарве должность осадного головы. Брат Ивана, Евстафий Михайлович, двадцать лет спустя на реке Нарове вел переговоры со шведами. А Иван Степанович Пушкин, известный под прозвищем Суббота, служил вторым воеводой в Ругодиве…
— Это где? — нахмурился Богдан.
— Это Нарва так именовалась в XVI веке. А во время посещения Нарвы Петром I его сопровождал Абрам Петрович Ганнибал, знаменитый арап — прадед Александра Сергеевича. Он впоследствии тоже стал крупным военным деятелем в Эстонии и прожил здесь двадцать с лишним лет. Здесь же у него родился сын, Осип.
— Ну а сам-то поэт при чем тут? — не унимался Богдан.
— При том, что он считался и считается народным достоянием. И в 1949 году, во времена СССР, ему повсеместно устанавливали памятники в разных городах. Здесь изначально поставили гипсовый бюст, а в 1999-м заменили его на бронзовый, который и стоит по сей день. Да вон он уже.
Мы наконец достигли сквера. Богдан подошел к памятнику, придирчиво его осмотрел и нехотя признал:
— Похож.
— Где будет сеанс? — спросил я.
— Так прямо здесь, — невозмутимо сказал Богдан.
Прежде чем я успел удивиться странной логике моего спутника, он подошел к скамейке и стал выкладывать на нее свечи и камни. Недоуменно глядя на все эти приготовления, я спросил:
— А… чем, собственно, продиктован выбор этого места?
— Тем, что у Пушкина в этом городе нет других… «мест силы», — ответил Богдан.
Он даже не оглянулся на меня — с трудом вытаскивал из рюкзака достопамятный пантограф.
— Как это — нет? А нарвские водопады те же, которые он так нахваливал в письмах своей сестре Ольге?
Экстрасенс наконец соблаговолил посмотреть на меня — но лишь для того, чтобы сказать:
— Духи мне ничего про водопады не говорили.
После этого он продолжил заниматься подготовкой спиритического сеанса как ни в чем не бывало.
Невозмутимость Богдана, очевидно, не знала границ — ни русских, ни эстонских. Готов спорить, отмазку про духов он выдумал просто на ходу — лишь бы не собирать обратно свой скарб и не тащить тяжеленный рюкзак к неким водопадам, которые могут находиться гугл знает где.
— Хау мач? — внезапно спросил женский голос.
На сей раз мы с Богданом синхронно повернули головы и увидели перед лавкой белокурую девушку в джинсовом комбинезоне и темных очках, которая указывала пальцем на огромный камень, похожий на изумруд.
— Ноу сэйл, — криво ответил ей экстрасенс.
— Уай? — тут же парировал удивленный вопрос.
Богдан умоляюще посмотрел на меня:
— Можешь ей объяснить, почему? Моего вежливого английского в преддверии общения с Пушкиным не хватит.
— О, вы русичи? — обрадовалась девушка. — Круто! Так почему эта штука не продается?
— Потому что она нам самим нужна, — спешно сказал Богдан. — Для спиритического сеанса.
— Для чего? — оторопело уточнила девушка. — Вы что… вы тут его будете проводить?
— Я тоже в смятении от этого стрит-спиритизма, — с улыбкой вставил я.
Богдан недобро покосился на меня, потом перевел взгляд на девушку и важно сообщил:
— Мы планируем пообщаться с духом Пушкина. Где это делать, если не тут?
— А зачем вы Александра Сергеевича вызываете? — еще больше удивилась мамзель.
— Хотим, чтобы он поделился секретами литературного мастерства, — нехотя ответил маг.
— Ого! — Наша собеседница выпучила глаза так, будто дух Пушкина лично ответил на ее прошлый вопрос. — А разве можно духов беспокоить по подобным поводам?
— Только по таким и можно, — доверительно сообщил я. — Покойные литераторы, Богдан не даст соврать, очень тщеславны. Они любят рассуждать о своих произведениях и творческих решениях… И чем ближе к их месту силы, тем лучше связь.
— А… поближе ничего не было? Ну там… Петербург? Или село Михайловское в Пушкинских горах?
Я давился со смеху, а маг шумно выдавил:
— Остроумно. Но я задолбаюсь объяснять вам, почему мы именно тут. Но если в двух словах — место общения выбираем не мы. Его духи указывают. И в данном случае это было решение Федора Митрофановича… тьфу, Михайловича. Достоевского.
— Короче, мы сами в душе не знаем, почему Нарва, — перевел на человеческий я.
Арина растерянно посмотрела на меня, потом опять на Богдана, затем — на памятник Пушкина. Потом, видимо, переварив услышанное, осторожно заметила:
— Я поняла. Но, может быть, Достоевский не имел в виду именно сквер? Вряд ли он настаивал на сквере, да?
— Ну, да, — вяло признал Богдан. — Сквер он правда не упоминал.
— Вот! Так, может, все-таки хотя бы в «Александр» переместимся? — Девушка указала на вывеску антикварной лавки. — Он близко совсем. Да и хозяин — мой друг, я легко с ним договорюсь. А то тут, на лавке, вы скорей полицейских призовете, чем духов. Только, чур, я с вами сеанс провожу! Ладно?
— Я… не знаю. — Глаза Богдана забегали. — У нас. Типа. Заказ.
Видеть его смятение было бесценно, и я решил добавить магу дискомфорта, сказав:
— Я лично только за. Опять же, вдруг я что-то не расслышу, а вы запомните ответ и мне подскажете?
— Супер! Я в деле! — Девушка протянула мне руку. — Я Арина.
— Макс, очень приятно. А это — наш проводник в мир духов, маг-экстрасенс Богдан Popoff.
— Очень рада!
И вслух для себя тихо проговорила:
— Дан — Бог… выключить попа́!
— А уж я как рад, — проворчал Богдан.
Зыркнув в мою сторону, он быстро сложил свои пожитки обратно в рюкзак и, плохо скрывая раздражение, буркнул:
— Ведите.
«Александр» находился буквально в пятидесяти метрах от нас. Внутри пахло старыми книгами, царил уютный полумрак. Слабый и теплый свет лампы, свисающей с потолка, играл бликами в лакированных гранях шкатулок, скрипок и портфелей, среди которых попадались вполне приличные, даже Пушкин не побрезговал бы.
Пошушукавшись с седовласым худосочным мужчиной в очках с тяжелой оправой, Арина подошла к нам и весело сообщила:
— Располагайтесь на том столе, я обо всем договорилась!
Богдан пробормотал что-то невнятное — видимо, слова благодарности — и снова открыл рюкзак. И снова потянулись наружу — свечи, лампады, камни сомнительной ценности…
— Позвольте полюбопытствовать, это у вас пантограф? — вдруг на ломаном русском вежливо спросил старичок-антиквар.
Он возник рядом с нами бесшумно, будто тень. Богдан удивленно посмотрел на антиквара и процедил сквозь зубы:
— Он самый.
— Какого года? — тут же полюбопытствовал старичок.
— Не помню, но он не продается, — спешно пояснил Богдан.
Антиквар многозначительно хмыкнул, с надеждой посмотрел на Арину, но та лишь вздохнула:
— Мне тоже эта штуковина приглянулась. Но увы…
— У меня все готово в целом, — торопом вставил экстрасенс. — Прошу тишины! И телефоны в пакет.
Арина с улыбкой приложила палец к губам и первой бросила мобильник в пакет из фольги. Я последовал ее примеру. Антиквар заявил, что мобильниками не пользуется, и вернулся за стол с древним, как сама лавка, компьютером. Богдан спрятал пакет в рюкзак, потом одну за другой зажег свечи и начал сеанс — уселся на стул, закрыл глаза и воскликнул с невиданной доселе патетикой:
— О, Пушкина дух, Александр Сергеевич, явись же к нам на диалог!
Я покосился на хозяина антикварной лавки — не хлопает ли изумленно глазами? Но нет, седовласый владелец «Александра» уже с сосредоточенным видом работал за компьютером и периодически делал отметки в блокноте.
— А что это он делает? — уточнила Арина, кивнув на Богдана, который укладывал на заветную доску пантографа свой любимый «клюв».
— Это на тот случай, если дух не захочет общаться через медиума целыми словами, — тихо пояснил я. — Тогда будем по буквам его мудрость собирать.
— А если захочет? — спросила Арина.
— Тогда устами Богдана с нами заговорит сам Пушкин, — буднично сообщил я.
Словно боясь, что я выдам секреты Заплетина-младшего и Глеб Простой прославится в Нарве совсем не в том качестве, в котором ему бы хотелось, Богдан тут же распахнул глаза, посмотрел на меня и усмехнулся:
— Ну что, почуяли свободу, едва ступив за европейский порог? В России дали б вам по году ссылки или упекли б давно в острог!
Арина открыла рот от удивления, да что там — даже я поразился изобретательному «опенеру» Богдана. Конечно, ни в какое общение с духами я не верил, но отказать экстрасенсу в креативности тоже не мог.
В рекламу бы ему пойти, но там, видимо, меньше платят.
— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — сказал я. — Озорно вышло. Впрочем, как всегда у вас.
— Ну, льстец, — сказал Богдан-Пушкин. — Ладно уж. Наслышан от наших о ваших творческих изысканиях. Верно вы в Европу пожаловали. В России говорить спокойно не выйдет.
— А почему? — растерянно уточнила Арина.
— Потому что там духи переживают, что их посмертно как-то накажут, — пояснил я, сам до конца не веря, что говорю это кому-то вслух. — Могут, например, отменить человека после смерти.
— Или даже иноземным агентом признать, — со вздохом произнес Богдан-Пушкин. — А это сразу исключение из школьной программы как минимум…
Арина с оторопелым видом смотрела то на меня, то на него. Интересно, она уже поняла, что оказалась в компании двух умалишенных… или, точней, двух спутников, каждый из которых изображает из себя умалишенного для другого?
— Так что же, ваш вопрос снова будет касаться литературного кода? — спросил Богдан-Пушкин, исподлобья глядя на меня.
— Безусловно. Что вы можете о нем рассказать?
— Ах, литературный код… — со вздохом сказал Богдан-Пушкин. — Кажется, большинство авторов относятся к нему как к кубику Рубика, перекручивая и переворачивая слоги до тех пор, пока это каким-то волшебным образом не создаст нужную глубину!
— Под глубиной вы понимаете подтекст? То, что незримо затрагивает тонкие струны русской души? — уточнил я.
— Подтекст, конечно! Это, знаете, как чистить лук — слой за слоем, и от каждой раскрытой истины глаза слезятся. Тем не менее некоторые сегодня чистят апельсины, ожидая того же эффекта!
— А что именно трогает русскую душу? — спросил я.
— Знакомая боль, друг мой. Список болей, которые переживал или переживает многострадальный русский народ, так велик, что каталог титулов царя Николая выглядит лаконичной поздравительной открыткой! Боль от лжи, бедности или экзистенциальных мук неустроенной жизни… У каждого своя разновидность боли, но все они со вкусом водки, горьки, но неотвратимы!
Арина завороженно смотрела на Богдана-Пушкина. Она, видимо, поверить не могла, что односложный и скупой на слово маг теперь поет соловьем, сопровождая свои россказни о литкоде красочными метафорами.
Вновь переведя взгляд на экстрасенса, я спросил:
— А разве литературный код не должен быть универсальным, преодолевающим различные боли?
— Универсальным? Это как… сибирская зима, где холод одинаково касается всех? — Богдан-Пушкин расплылся в ироничной улыбке. — Да, в теории он может помочь при любой боли, но это старая сказка о масштабах… Вы же, как писатель, должны понимать: чем больше страданий, тем веселее рассказ! Мир как одна большая опера, на которой каждый становится трагическим героем — надо лишь верно подсветить его боль.
— А как насчет тех людей, у кого нет особой боли?
Богдан ненадолго завис — видимо, оказался не готов к такому вопросу. К счастью для него, в этот самый момент старичок-антиквар закашлялся и отвлек внимание на себя. Пауза позволила магу собраться с мыслями, и он снова с показушной легкостью прошелестел:
— Формально любая боль — особенная. Но я понимаю, о чем вы. О людях, которые ищут «легкий вариант» литературных кодов, своего рода инструкцию по устранению эмоциональных потрясений… Хм-хм-хм…
— А есть ли вообще что-то подобное? — осторожно спросила Арина.
Богдан-Пушкин посмотрел на нее с озорным блеском и горделиво воскликнул:
— Не в моей библиотеке! Но для искателей трафаретных литературных сокращений Рига может оказаться нужным ключом.
— Рига? — удивился я. — Но кто там, в Риге, знает про литературный код? Про шпроты, бальзам и юрмальский муз-поп понятно, но литература… Что-то не туда вы нас отправляете, Александр Сергеевич!
— Туда-туда. Там на неведомых дорожках… простите, увлекся. В общем, в Риге вы сможете потолковать с духом Бабеля. Возможно, у него там не просто место памяти, а целый склад нетронутых литературных трафаретов!
— Бабель? Так это же Одесса. Рига и Одесса, как говорится, две больших приморских разницы!
— Бабель и Рига связаны плотней, чем вам кажется, мой друг. Большую часть своей молодости он провел именно там. Семья его переехала в Ригу в начале 1900-х годов, и он учился в рижской школе, прежде чем переехать в Киев, чтобы изучать литературу.
— А ваши трафареты — где?
— Ха! Мои! — презрительно повторил Богдан-Пушкин. — Я следовал своим путем, я был новатором, а не жалкой копией копии! Мне не нужны были и не нужны по сей день ни трафареты, ни ярлыки — только перо, бумага и щедрый выплеск русской души с легким африканским оттенком, которая ложится на белый лист свежей болью.
Богдан-Пушкин внезапно перешел на пение:
— Боль моя, не покинь меня…
Я хотел спросить у «Александра Сергеевича», откуда он знает эту песню, но Богдан уже спешно зажмурился, а когда снова открыл глаза, как всегда спросил:
— Было?
Я открыл рот, чтобы ответить, но Арина меня опередила:
— Потрясающе! Вы… вы правда говорили… его голосом?
— Не знаю, — смущенно ответил Богдан. — Наверное. Макс, было же?
— Да было, было, — снова не дала мне вставить слово Арина. — Слушайте, а можете рассказать, как вам это удается? Что надо сделать для того, чтобы духа вызвать? Давайте я помогу вам все убрать…
Арина засуетилась вокруг растерянного Богдана, и вместе они принялись упаковывать оккультные атрибуты мага в его безразмерный рюкзак.
— А не хотите приобрести пуговицу с пушкинского камзола? — спросил антиквар, снова возникнув рядом со столом.
Богдан от неожиданности дернулся и ударился ногой об стол. Скривив губы от боли, он прошипел:
— Спасибо, не надо.
— А гульфик Александра Сергеевича не желаете? — озорно блестя глазами, предложил старичок. — Приложу даже сертификат подтверждающий от гильдии вольных каменщиков. Если вы понимаете, о чем я, хе-хе.
Маг удивленно захлопал глазами — видимо, не понял, что имеет в виду старый остряк. Я даже залюбовался — настолько беспомощно Богдан выглядел на фоне антиквара — когда мне позвонил Заплетин-младший.
— Че почем? — угрюмо спросила трубка его голосом.
— Пушкин сказал искать боль.
— Какую еще, нахрен, боль? — опешил Глеб. — Они что там, сговорились, что ли? Ты просил у них трафарет какой-то, четкие формулы?
— Просил, конечно. Но за трафаретом сказали ехать в Ригу.
— Понятно, — на выдохе сказал Заплетин-младший. — Что-то меня это уже напрягать начинает.
В трубке послышались короткие гудки.
Было очевидно, что неопределенность в поиске лингвистической определенности начинала раздражать Глеба. Это казалось странным, поскольку предварительный маршрут путешествия по европейским местам русских писателей насчитывал пару десятков городов и селений. Интересно, выскажет ли он за это Богдану? Или пока будет отыгрываться на мне?
Из «Александра» и сквера Пушкина мы прогулочным шагом направились обратно в отель, наслаждаясь легким летним вечерком, который немного спасал от жаркого солнца. Арина увязалась за нами и всю дорогу расспрашивала Богдана про правила вызова духов, а потом, у самого отеля, напоследок даже чмокнула его в щеку и, оставив ему свой номер, отправилась по своим делам.
— Что, теперь будете вместе с ней литературный код искать? — спросил я, провожая девушку взглядом.
— Не, — вертя в руках телефон с номером Арины на экране, сказал Богдан. — Ей любовный код нужен. Суженого чтобы найти.
— А ты в этом тоже разбираешься? — спросил я с улыбкой.
Маг, глядя в звездное небо, пожал плечами и буркнул:
— Может быть. Но в любом случае попытаюсь ей помочь — как только для Глеба работу закончим.
— Если закончим, — вставил я.
Богдан поморщился, покосился в мою сторону и со вздохом сказал:
— Ладно. Пойду я в номер. Завтра стартуем в Ригу, точное время встречи тогда вечером напишу.
Я кивнул, и он ушел навстречу сну. Я еще какое-то время провел снаружи, дымя сигарой и размышляя, какой запрос задать Всемирскому в конце дня.
Пожалуй, интересно было бы пообщаться с Александром Сергеевичем Пушкиным в неформальной обстановке.
Скажем, в кабаке.
После того, как он крупно проигрался и напился в хлам.
Думаю, в таком состоянии свой острый язык он за зубами не держал, и обычные поэтические посиделки превращались в нечто похожее на рэп-батл.
Когда я поднимался в номер, на телефон упало сообщение от Богдана:
«Рига. 14:00, гостиница «Виктория» (ул. Александра Чака»)
А следом пришло сообщение от Глеба:
«И давайте там кароч чтоб в этот раз уже дельное чтото».
Типичный писатель, ага.
Эстония. Нарва. Пушкин
2023 г.
Поездка в Эстонию даже в 2023-м, во втором по счету году всеобщей русофобии, вызывала у меня куда больше приятных эмоций, чем негативных. Удобный пограничный переход в Нарве казался чем-то невероятным сейчас, в эпоху всеобщей подозрительности, когда эстонские власти на волне санкционного популизма взялись отнимать у русичей принадлежащую им собственность.
Перед отъездом из Петербурга мой магический спутник Богдан Popoff с благословения нашего «тур-босса» Заплетина-младшего создал группу в телеграм-мессенджере, куда накануне отъездов закидывал места грядущих встреч и их точное время. Экстрасенс, видимо, боялся, что без четкого графика Глеб заподозрит неладное и свернет кампанию по поиску литературного кода еще до того, как Богдан насладится халявными прогулками по всем интересным ему городам Европы.
В этот раз обошлось без дорожных сюрпризов: мы встретились ровно в 12:00 в лобби отеля Narva Hotel.
— А у них там, на границе, неплохо все налажено, — признал маг, когда я присел к нему за столик. — Даже почти не бесит этот контроль.
— Что, неужели авто не досматривали?
— Досматривали, конечно. — Богдан ухмыльнулся. — Но недолго — полчаса от силы. Русские при въезде могут полдня проверять.
— Ну мало ли, что ты ввозишь в страну, — с легким сарказмом произнес я. — Какие-нибудь оккультные символы, опять же, неправославные.
Экстрасенс на всякий случай усмехнулся, но, судя по взгляду, не до конца понял мою иронию.
Выпив по чашке кофе в лобби отеля, мы отправились к единственному в Эстонии памятнику Александра Сергеевича. Город Нарва, уютный малоэтажный провинциал, в летнюю пору дышал свежестью. Мы шли по широкой аллее на улице Пушкина, а молчаливые деревья, словно почетный караул, выстроились по бокам, приветливо шелестя листвой. Магазинчики в трехэтажных домах по обеим сторонам от дороги привлекали внимание яркими, но не кричащими вывесками. Редкие пешеходы неспешно выходили из одних дверей и входили в другие, будто весь их досуг сводился к бесконечному брожению по лавкам Нарвы.
Богдан, как обычно, тащил за спиной тяжеленный рюкзак, и я подумал, что, если наше путешествие продолжится еще пару недель, маг сможет на одних прогулках сбросить пяток килограммов своей корпулентности.
— Странно, что они до сих пор не переименовали эту улицу, — заметил Богдан, искоса посмотрев на меня. — В свете последних событий.
Я пожал плечами.
— Ну, поскольку Пушкин в последних событиях участия не принимал, все вполне логично.
— Все, что сейчас происходит, можно назвать психоделическим угаром в больнице для умалишенных под лозунгом «нахрен завтра, похрен на сейчас», — проворчал экстрасенс. — С чего вообще улицу назвали в честь Пушкина?
И снова я не удержался — посмотрел на него внимательно, силясь понять: как ему удается так уверенно отыгрывать роль человека, совершенно не сведущего в судьбах поэтов и писателей прошлого, с духами которых он якобы общается? Впрочем, я быстро напомнил себе, что Богдан мог просто пользоваться нейросетью а-ля Всемирский и не особо вникать в текст, который ему генерил ИИ.
Не сильно доверяя собственной памяти, я загуглил в телефоне «Нарва Пушкин», пробежал глазами текст и сказал:
— Вообще, если верить интернету, у Пушкина с Нарвой едва ли не больше связей, чем у Достоевского с Петербургом. Например, троюродный прадед Пушкина, Иван Михайлович, в 1580 году занимал в Нарве должность осадного головы. Брат Ивана, Евстафий Михайлович, двадцать лет спустя на реке Нарове вел переговоры со шведами. А Иван Степанович Пушкин, известный под прозвищем Суббота, служил вторым воеводой в Ругодиве…
— Это где? — нахмурился Богдан.
— Это Нарва так именовалась в XVI веке. А во время посещения Нарвы Петром I его сопровождал Абрам Петрович Ганнибал, знаменитый арап — прадед Александра Сергеевича. Он впоследствии тоже стал крупным военным деятелем в Эстонии и прожил здесь двадцать с лишним лет. Здесь же у него родился сын, Осип.
— Ну а сам-то поэт при чем тут? — не унимался Богдан.
— При том, что он считался и считается народным достоянием. И в 1949 году, во времена СССР, ему повсеместно устанавливали памятники в разных городах. Здесь изначально поставили гипсовый бюст, а в 1999-м заменили его на бронзовый, который и стоит по сей день. Да вон он уже.
Мы наконец достигли сквера. Богдан подошел к памятнику, придирчиво его осмотрел и нехотя признал:
— Похож.
— Где будет сеанс? — спросил я.
— Так прямо здесь, — невозмутимо сказал Богдан.
Прежде чем я успел удивиться странной логике моего спутника, он подошел к скамейке и стал выкладывать на нее свечи и камни. Недоуменно глядя на все эти приготовления, я спросил:
— А… чем, собственно, продиктован выбор этого места?
— Тем, что у Пушкина в этом городе нет других… «мест силы», — ответил Богдан.
Он даже не оглянулся на меня — с трудом вытаскивал из рюкзака достопамятный пантограф.
— Как это — нет? А нарвские водопады те же, которые он так нахваливал в письмах своей сестре Ольге?
Экстрасенс наконец соблаговолил посмотреть на меня — но лишь для того, чтобы сказать:
— Духи мне ничего про водопады не говорили.
После этого он продолжил заниматься подготовкой спиритического сеанса как ни в чем не бывало.
Невозмутимость Богдана, очевидно, не знала границ — ни русских, ни эстонских. Готов спорить, отмазку про духов он выдумал просто на ходу — лишь бы не собирать обратно свой скарб и не тащить тяжеленный рюкзак к неким водопадам, которые могут находиться гугл знает где.
— Хау мач? — внезапно спросил женский голос.
На сей раз мы с Богданом синхронно повернули головы и увидели перед лавкой белокурую девушку в джинсовом комбинезоне и темных очках, которая указывала пальцем на огромный камень, похожий на изумруд.
— Ноу сэйл, — криво ответил ей экстрасенс.
— Уай? — тут же парировал удивленный вопрос.
Богдан умоляюще посмотрел на меня:
— Можешь ей объяснить, почему? Моего вежливого английского в преддверии общения с Пушкиным не хватит.
— О, вы русичи? — обрадовалась девушка. — Круто! Так почему эта штука не продается?
— Потому что она нам самим нужна, — спешно сказал Богдан. — Для спиритического сеанса.
— Для чего? — оторопело уточнила девушка. — Вы что… вы тут его будете проводить?
— Я тоже в смятении от этого стрит-спиритизма, — с улыбкой вставил я.
Богдан недобро покосился на меня, потом перевел взгляд на девушку и важно сообщил:
— Мы планируем пообщаться с духом Пушкина. Где это делать, если не тут?
— А зачем вы Александра Сергеевича вызываете? — еще больше удивилась мамзель.
— Хотим, чтобы он поделился секретами литературного мастерства, — нехотя ответил маг.
— Ого! — Наша собеседница выпучила глаза так, будто дух Пушкина лично ответил на ее прошлый вопрос. — А разве можно духов беспокоить по подобным поводам?
— Только по таким и можно, — доверительно сообщил я. — Покойные литераторы, Богдан не даст соврать, очень тщеславны. Они любят рассуждать о своих произведениях и творческих решениях… И чем ближе к их месту силы, тем лучше связь.
— А… поближе ничего не было? Ну там… Петербург? Или село Михайловское в Пушкинских горах?
Я давился со смеху, а маг шумно выдавил:
— Остроумно. Но я задолбаюсь объяснять вам, почему мы именно тут. Но если в двух словах — место общения выбираем не мы. Его духи указывают. И в данном случае это было решение Федора Митрофановича… тьфу, Михайловича. Достоевского.
— Короче, мы сами в душе не знаем, почему Нарва, — перевел на человеческий я.
Арина растерянно посмотрела на меня, потом опять на Богдана, затем — на памятник Пушкина. Потом, видимо, переварив услышанное, осторожно заметила:
— Я поняла. Но, может быть, Достоевский не имел в виду именно сквер? Вряд ли он настаивал на сквере, да?
— Ну, да, — вяло признал Богдан. — Сквер он правда не упоминал.
— Вот! Так, может, все-таки хотя бы в «Александр» переместимся? — Девушка указала на вывеску антикварной лавки. — Он близко совсем. Да и хозяин — мой друг, я легко с ним договорюсь. А то тут, на лавке, вы скорей полицейских призовете, чем духов. Только, чур, я с вами сеанс провожу! Ладно?
— Я… не знаю. — Глаза Богдана забегали. — У нас. Типа. Заказ.
Видеть его смятение было бесценно, и я решил добавить магу дискомфорта, сказав:
— Я лично только за. Опять же, вдруг я что-то не расслышу, а вы запомните ответ и мне подскажете?
— Супер! Я в деле! — Девушка протянула мне руку. — Я Арина.
— Макс, очень приятно. А это — наш проводник в мир духов, маг-экстрасенс Богдан Popoff.
— Очень рада!
И вслух для себя тихо проговорила:
— Дан — Бог… выключить попа́!
— А уж я как рад, — проворчал Богдан.
Зыркнув в мою сторону, он быстро сложил свои пожитки обратно в рюкзак и, плохо скрывая раздражение, буркнул:
— Ведите.
«Александр» находился буквально в пятидесяти метрах от нас. Внутри пахло старыми книгами, царил уютный полумрак. Слабый и теплый свет лампы, свисающей с потолка, играл бликами в лакированных гранях шкатулок, скрипок и портфелей, среди которых попадались вполне приличные, даже Пушкин не побрезговал бы.
Пошушукавшись с седовласым худосочным мужчиной в очках с тяжелой оправой, Арина подошла к нам и весело сообщила:
— Располагайтесь на том столе, я обо всем договорилась!
Богдан пробормотал что-то невнятное — видимо, слова благодарности — и снова открыл рюкзак. И снова потянулись наружу — свечи, лампады, камни сомнительной ценности…
— Позвольте полюбопытствовать, это у вас пантограф? — вдруг на ломаном русском вежливо спросил старичок-антиквар.
Он возник рядом с нами бесшумно, будто тень. Богдан удивленно посмотрел на антиквара и процедил сквозь зубы:
— Он самый.
— Какого года? — тут же полюбопытствовал старичок.
— Не помню, но он не продается, — спешно пояснил Богдан.
Антиквар многозначительно хмыкнул, с надеждой посмотрел на Арину, но та лишь вздохнула:
— Мне тоже эта штуковина приглянулась. Но увы…
— У меня все готово в целом, — торопом вставил экстрасенс. — Прошу тишины! И телефоны в пакет.
Арина с улыбкой приложила палец к губам и первой бросила мобильник в пакет из фольги. Я последовал ее примеру. Антиквар заявил, что мобильниками не пользуется, и вернулся за стол с древним, как сама лавка, компьютером. Богдан спрятал пакет в рюкзак, потом одну за другой зажег свечи и начал сеанс — уселся на стул, закрыл глаза и воскликнул с невиданной доселе патетикой:
— О, Пушкина дух, Александр Сергеевич, явись же к нам на диалог!
Я покосился на хозяина антикварной лавки — не хлопает ли изумленно глазами? Но нет, седовласый владелец «Александра» уже с сосредоточенным видом работал за компьютером и периодически делал отметки в блокноте.
— А что это он делает? — уточнила Арина, кивнув на Богдана, который укладывал на заветную доску пантографа свой любимый «клюв».
— Это на тот случай, если дух не захочет общаться через медиума целыми словами, — тихо пояснил я. — Тогда будем по буквам его мудрость собирать.
— А если захочет? — спросила Арина.
— Тогда устами Богдана с нами заговорит сам Пушкин, — буднично сообщил я.
Словно боясь, что я выдам секреты Заплетина-младшего и Глеб Простой прославится в Нарве совсем не в том качестве, в котором ему бы хотелось, Богдан тут же распахнул глаза, посмотрел на меня и усмехнулся:
— Ну что, почуяли свободу, едва ступив за европейский порог? В России дали б вам по году ссылки или упекли б давно в острог!
Арина открыла рот от удивления, да что там — даже я поразился изобретательному «опенеру» Богдана. Конечно, ни в какое общение с духами я не верил, но отказать экстрасенсу в креативности тоже не мог.
В рекламу бы ему пойти, но там, видимо, меньше платят.
— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — сказал я. — Озорно вышло. Впрочем, как всегда у вас.
— Ну, льстец, — сказал Богдан-Пушкин. — Ладно уж. Наслышан от наших о ваших творческих изысканиях. Верно вы в Европу пожаловали. В России говорить спокойно не выйдет.
— А почему? — растерянно уточнила Арина.
— Потому что там духи переживают, что их посмертно как-то накажут, — пояснил я, сам до конца не веря, что говорю это кому-то вслух. — Могут, например, отменить человека после смерти.
— Или даже иноземным агентом признать, — со вздохом произнес Богдан-Пушкин. — А это сразу исключение из школьной программы как минимум…
Арина с оторопелым видом смотрела то на меня, то на него. Интересно, она уже поняла, что оказалась в компании двух умалишенных… или, точней, двух спутников, каждый из которых изображает из себя умалишенного для другого?
— Так что же, ваш вопрос снова будет касаться литературного кода? — спросил Богдан-Пушкин, исподлобья глядя на меня.
— Безусловно. Что вы можете о нем рассказать?
— Ах, литературный код… — со вздохом сказал Богдан-Пушкин. — Кажется, большинство авторов относятся к нему как к кубику Рубика, перекручивая и переворачивая слоги до тех пор, пока это каким-то волшебным образом не создаст нужную глубину!
— Под глубиной вы понимаете подтекст? То, что незримо затрагивает тонкие струны русской души? — уточнил я.
— Подтекст, конечно! Это, знаете, как чистить лук — слой за слоем, и от каждой раскрытой истины глаза слезятся. Тем не менее некоторые сегодня чистят апельсины, ожидая того же эффекта!
— А что именно трогает русскую душу? — спросил я.
— Знакомая боль, друг мой. Список болей, которые переживал или переживает многострадальный русский народ, так велик, что каталог титулов царя Николая выглядит лаконичной поздравительной открыткой! Боль от лжи, бедности или экзистенциальных мук неустроенной жизни… У каждого своя разновидность боли, но все они со вкусом водки, горьки, но неотвратимы!
Арина завороженно смотрела на Богдана-Пушкина. Она, видимо, поверить не могла, что односложный и скупой на слово маг теперь поет соловьем, сопровождая свои россказни о литкоде красочными метафорами.
Вновь переведя взгляд на экстрасенса, я спросил:
— А разве литературный код не должен быть универсальным, преодолевающим различные боли?
— Универсальным? Это как… сибирская зима, где холод одинаково касается всех? — Богдан-Пушкин расплылся в ироничной улыбке. — Да, в теории он может помочь при любой боли, но это старая сказка о масштабах… Вы же, как писатель, должны понимать: чем больше страданий, тем веселее рассказ! Мир как одна большая опера, на которой каждый становится трагическим героем — надо лишь верно подсветить его боль.
— А как насчет тех людей, у кого нет особой боли?
Богдан ненадолго завис — видимо, оказался не готов к такому вопросу. К счастью для него, в этот самый момент старичок-антиквар закашлялся и отвлек внимание на себя. Пауза позволила магу собраться с мыслями, и он снова с показушной легкостью прошелестел:
— Формально любая боль — особенная. Но я понимаю, о чем вы. О людях, которые ищут «легкий вариант» литературных кодов, своего рода инструкцию по устранению эмоциональных потрясений… Хм-хм-хм…
— А есть ли вообще что-то подобное? — осторожно спросила Арина.
Богдан-Пушкин посмотрел на нее с озорным блеском и горделиво воскликнул:
— Не в моей библиотеке! Но для искателей трафаретных литературных сокращений Рига может оказаться нужным ключом.
— Рига? — удивился я. — Но кто там, в Риге, знает про литературный код? Про шпроты, бальзам и юрмальский муз-поп понятно, но литература… Что-то не туда вы нас отправляете, Александр Сергеевич!
— Туда-туда. Там на неведомых дорожках… простите, увлекся. В общем, в Риге вы сможете потолковать с духом Бабеля. Возможно, у него там не просто место памяти, а целый склад нетронутых литературных трафаретов!
— Бабель? Так это же Одесса. Рига и Одесса, как говорится, две больших приморских разницы!
— Бабель и Рига связаны плотней, чем вам кажется, мой друг. Большую часть своей молодости он провел именно там. Семья его переехала в Ригу в начале 1900-х годов, и он учился в рижской школе, прежде чем переехать в Киев, чтобы изучать литературу.
— А ваши трафареты — где?
— Ха! Мои! — презрительно повторил Богдан-Пушкин. — Я следовал своим путем, я был новатором, а не жалкой копией копии! Мне не нужны были и не нужны по сей день ни трафареты, ни ярлыки — только перо, бумага и щедрый выплеск русской души с легким африканским оттенком, которая ложится на белый лист свежей болью.
Богдан-Пушкин внезапно перешел на пение:
— Боль моя, не покинь меня…
Я хотел спросить у «Александра Сергеевича», откуда он знает эту песню, но Богдан уже спешно зажмурился, а когда снова открыл глаза, как всегда спросил:
— Было?
Я открыл рот, чтобы ответить, но Арина меня опередила:
— Потрясающе! Вы… вы правда говорили… его голосом?
— Не знаю, — смущенно ответил Богдан. — Наверное. Макс, было же?
— Да было, было, — снова не дала мне вставить слово Арина. — Слушайте, а можете рассказать, как вам это удается? Что надо сделать для того, чтобы духа вызвать? Давайте я помогу вам все убрать…
Арина засуетилась вокруг растерянного Богдана, и вместе они принялись упаковывать оккультные атрибуты мага в его безразмерный рюкзак.
— А не хотите приобрести пуговицу с пушкинского камзола? — спросил антиквар, снова возникнув рядом со столом.
Богдан от неожиданности дернулся и ударился ногой об стол. Скривив губы от боли, он прошипел:
— Спасибо, не надо.
— А гульфик Александра Сергеевича не желаете? — озорно блестя глазами, предложил старичок. — Приложу даже сертификат подтверждающий от гильдии вольных каменщиков. Если вы понимаете, о чем я, хе-хе.
Маг удивленно захлопал глазами — видимо, не понял, что имеет в виду старый остряк. Я даже залюбовался — настолько беспомощно Богдан выглядел на фоне антиквара — когда мне позвонил Заплетин-младший.
— Че почем? — угрюмо спросила трубка его голосом.
— Пушкин сказал искать боль.
— Какую еще, нахрен, боль? — опешил Глеб. — Они что там, сговорились, что ли? Ты просил у них трафарет какой-то, четкие формулы?
— Просил, конечно. Но за трафаретом сказали ехать в Ригу.
— Понятно, — на выдохе сказал Заплетин-младший. — Что-то меня это уже напрягать начинает.
В трубке послышались короткие гудки.
Было очевидно, что неопределенность в поиске лингвистической определенности начинала раздражать Глеба. Это казалось странным, поскольку предварительный маршрут путешествия по европейским местам русских писателей насчитывал пару десятков городов и селений. Интересно, выскажет ли он за это Богдану? Или пока будет отыгрываться на мне?
Из «Александра» и сквера Пушкина мы прогулочным шагом направились обратно в отель, наслаждаясь легким летним вечерком, который немного спасал от жаркого солнца. Арина увязалась за нами и всю дорогу расспрашивала Богдана про правила вызова духов, а потом, у самого отеля, напоследок даже чмокнула его в щеку и, оставив ему свой номер, отправилась по своим делам.
— Что, теперь будете вместе с ней литературный код искать? — спросил я, провожая девушку взглядом.
— Не, — вертя в руках телефон с номером Арины на экране, сказал Богдан. — Ей любовный код нужен. Суженого чтобы найти.
— А ты в этом тоже разбираешься? — спросил я с улыбкой.
Маг, глядя в звездное небо, пожал плечами и буркнул:
— Может быть. Но в любом случае попытаюсь ей помочь — как только для Глеба работу закончим.
— Если закончим, — вставил я.
Богдан поморщился, покосился в мою сторону и со вздохом сказал:
— Ладно. Пойду я в номер. Завтра стартуем в Ригу, точное время встречи тогда вечером напишу.
Я кивнул, и он ушел навстречу сну. Я еще какое-то время провел снаружи, дымя сигарой и размышляя, какой запрос задать Всемирскому в конце дня.
Пожалуй, интересно было бы пообщаться с Александром Сергеевичем Пушкиным в неформальной обстановке.
Скажем, в кабаке.
После того, как он крупно проигрался и напился в хлам.
Думаю, в таком состоянии свой острый язык он за зубами не держал, и обычные поэтические посиделки превращались в нечто похожее на рэп-батл.
Когда я поднимался в номер, на телефон упало сообщение от Богдана:
«Рига. 14:00, гостиница «Виктория» (ул. Александра Чака»)
А следом пришло сообщение от Глеба:
«И давайте там кароч чтоб в этот раз уже дельное чтото».
Типичный писатель, ага.
Максим Привезенцев
О книге - https://pontograph.taplink.ws
