ОТКЛЮЧЕНИЕ рассказ

ОТКЛЮЧЕНИЕ

Проблемы с психическим здоровьем людей в мире достигли масштабов пандемии, такой вывод делает издание Financial Times, анализируя многочисленные исследования на эту тему.

Так, по оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) и Международной организации труда, в год в мире теряется 12 млрд рабочих дней из-за депрессии и повышенной тревожности. Ущерб для мировой экономики оценивается в $1 трлн.

День первый

Я проснулся от звона в голове. Это был не будильник, хотя я долго пытался убедить себя в обратном. Это был голос. Тихий, уверенный, он шептал:

— Всё идёт по плану.

Проблема была в том, что я больше не помнил, чей это был план. Комната казалась плотной, будто стены сдвинулись на пару сантиметров ближе. Воздух застыл, пахло железом и чем-то подвально влажным.

Я закрыл глаза, но вместо тишины услышал шорох листьев. Это было воспоминание. Мы с отцом в лесу. Он в своей старой зелёной куртке, с лопатой, смеётся, поднимая корзину с грибами.

— Вот это улов! — говорит он, поправляя воротник. — Видишь, сын, как хорошо, когда знаешь, куда идти!

Тогда я думал, что он гордится мной. Теперь я понимаю: он пытался убедить себя, что ещё может меня чему-то научить.

Грохот дрели за стеной разорвал воспоминание. Сосед снова сверлил. Его дрель жужжала, как осипший комар, бьющийся о стекло.

"Кажется, у него всё в порядке," — подумал я.

У меня — нет. В кармане последние пятьсот рублей, в голове — пятьдесят тысяч долгов за телевизор.

Телевизор… Я посмотрел на него. Он стоял в углу, сияя, как ювелирная витрина. Воспоминание выскользнуло из глубины сознания: я вытаскивал этот блестящий экран из коробки. Мне казалось, что я наконец стал "кем-то". Блогер Евгений О. уверенно заявил:

— Достойный человек должен окружать себя качественными вещами!

Тогда я поверил ему. Хотел быть достойным. Хотел окружить себя чем-то, кроме пустоты. Теперь меня окружали только пустые коробки из-под доширака и пластиковые стаканы с водой из-под крана.

Завтрашний день принесёт очередной платёж по кредиту. Я ещё не знал, как его внести. Но голос в голове нашёл объяснение:

— Долги — это инвестиция в комфорт. Все так живут. Ты просто пока не привык.

Грохот за стеной становился громче.

— Сосед работает, — шептал голос, — ты тоже работаешь. Главное — не сдавайся. Всё нормально.

Я посмотрел на телевизор. На его экране отражалось моё лицо. Оно выглядело как чужое.

— Главное — не сдавайся, — повторил голос.

Я глубоко вздохнул, будто это могло меня спасти.

"Всё в порядке. Всё всегда в порядке," — сказал я себе.

День второй

Будильник зазвонил, и я машинально ударил по кнопке, даже не открывая глаз. Его пронзительный звук тут же сменился тяжёлой тишиной.

Встав с кровати, я ощутил, как ноги будто приклеились к полу. Тело двигалось, но сознание за ним не поспевало, как если бы я наблюдал за собой со стороны. Я добрёл до ванной и включил свет. Зеркало отражало что-то знакомое, но не моё. Лицо. Мои черты, но безжизненные, словно это была картинка, потерявшая цвет.

"Ты справляешься," — сказал голос в голове.

День начинался, как всегда. Монотонно. На работе всё шло по расписанию. Звук сканера пробивал мозг, а вопрос "Карточка есть?" вырывался автоматически, как если бы кто-то тянул за невидимые нити.

Очередной покупатель подошёл к моей кассе. Мужчина лет сорока с мятой рубашкой и взглядом, полным чего-то тяжёлого, как свинец. На ленту он выложил несколько пачек макарон и бутылку воды.

Когда я пробивал его покупки, он вдруг остановился, посмотрел мне в лицо и спросил:

— Тебе это нравится?

Я замер. В горле будто застрял ком.

— Что? — переспросил я.

Мужчина пожал плечами, но его глаза всё ещё были прикованы ко мне.

— Жить так. Работать тут. Тебе это нравится?

Эти слова прорезали привычную пелену. На миг я услышал, как что-то внутри меня дрогнуло, словно тонкий лёд треснул под ногами.

Голос в голове тут же отозвался, строгий и уверенный:

— Не слушай его. У тебя стабильная работа. Стабильность — это роскошь.

Я пробил чек, вернул сдачу. Мужчина взял пакет и ушёл, но в груди осталось ощущение, будто он оставил что-то невидимое, но тяжёлое, как бетонная плита.

Моё сознание на миг стало тише. Казалось, что звуки в голове исчезли, оставив место для одного-единственного вопроса:

"Тебе это нравится?"

Всплыли воспоминания. Мама сидела за столом с чашкой чая, читала газету. Её голос был мягким и уверенным:

— Если будешь стараться, всё получится. Главное — не сдаваться.

Тогда я верил ей. Верил, что жизнь можно исправить, если вложить в неё достаточно сил.

Но теперь я знал, что силы заканчиваются.

В голове снова зашумели голоса:

— Это временно. Всё наладится.

— Ты ведь понимаешь, что всё ради большой цели.

— Просто нужно потерпеть.

Их шёпот накладывался на звук касс, шелест пакетов, гудение ламп. Весь мир оживал, но не для того, чтобы поддержать меня. Он оживал, чтобы затянуть меня глубже.

Я сжал пальцы на кассе так, что побелели суставы.

Хотелось закричать, но вместо этого я механически натянул улыбку.

— Добрый день. Карточка есть?

"Всё в порядке. Всё всегда в порядке," — повторил я себе.

День третий

Телевизор снова показывал светлое будущее. Люди в дорогих костюмах улыбались, их лица сияли, словно полированные статуи. Семьи прогуливались по залитым солнцем паркам, дети с большими глазами смеялись и размахивали воздушными шариками. Всё это выглядело так искусственно, что от одной мысли об этом начинало подташнивать.

Голос диктора обволакивал, как тёплый плед:

— Сложности закаляют характер. Мы все вместе — единый народ.

Я сидел напротив телевизора, как заворожённый. Свет от экрана бил прямо в глаза, заставляя зрачки сужаться. Этот свет казался ядовитым, как холодный фосфор.

В памяти всплыло воспоминание. Я подросток. Отец чинит машину во дворе. Он молча закручивает гайки, на его лице сосредоточенность, смешанная с усталостью. Через минуту он поднимает голову, не глядя на меня, и произносит:

— Не такой жизни я хотел для тебя.

Я ничего не отвечаю, просто стою рядом.

— Если будешь стараться, всё получится, — добавляет он, но в его голосе уже нет уверенности.

Я открыл глаза, словно только что вынырнул из воды, но вместо света увидел отражение своего лица в чёрном экране. Оно выглядело странно: черты как будто слегка поплыли, глаза были пустыми, а вокруг губ тянулась тонкая тень улыбки.

Голос диктора на экране продолжал:

— Сложности закаляют. Мы все вместе движемся к лучшему будущему.

Но в голове раздался другой голос, холодный, словно шёл из глубины заброшенного подвала:

— Ты ведь знаешь, что это ложь. Ты живёшь в долгах. Ты работаешь, чтобы оплатить кредит за телевизор, который тебе врет. Что это за жизнь?

Я хотел закричать, чтобы оба голоса заткнулись, но вместо этого встал и снова включил звук. Экран ожил. Там снова были улыбающиеся лица, безупречные улыбки и идеальные жизни.

— Нужно верить, — сказал я вслух, но мои слова прозвучали так, будто их произносил кто-то другой.

Кислота поднялась к горлу, наполнив его ядом уксуса. Свет от экрана был настолько ярким, что кожа начала гореть, словно от солнечного ожога.

"Верить, верить, верить," — повторялось в голове, как заезженная пластинка.

Я закрыл глаза, но это не помогло. Свет был внутри, прожигал меня изнутри.

"Всё должно быть в порядке," — сказал я, но внутри себя знал, что это не так.

День четвёртый

Вечером пришла Татьяна. Я ждал её, как ждут неизбежного — с тупой покорностью, будто предчувствовал, что её слова разрежут комнату пополам.

Она вошла без стука, не поздоровалась. Её шаги звучали странно — ритмичные, ровные, как метроном. Она была в том же пальто, что и всегда, но теперь оно казалось мне слишком тёмным, как часть её тени.

Она села за стол, выложила на него коробку с печеньем и начала говорить. Слова текли, будто их читали с суфлёра.

— Ты просто не понимаешь, как тебе повезло, — сказала она, глядя куда-то за моё плечо. — У нас есть стабильность. У нас есть порядок. Ты ведь это ценишь?

Я молчал. Её голос был ровным, без эмоций. Словно она пыталась убедить себя, а не меня.

— Я купила тебе это, — добавила она, толкнув коробку ближе ко мне. — Сейчас это роскошь, знаешь ли.

Я посмотрел на коробку, но открыть её не смог. Меня больше интересовала Татьяна. Её лицо казалось мне чужим, а глаза... В них был блеск, но не тот, который я помнил. Раньше её глаза сияли, когда она рассказывала о своих мечтах: как она откроет кофейню у моря, где стены будут расписаны её собственными рисунками.

— Ты ведь понимаешь, ради чего всё это, да? — спросила она, как будто услышала мои мысли.

Я посмотрел на её руки. Они дрожали. Её голос всё ещё звучал ровно, но тонкие пальцы цеплялись за край стола, как будто искали опору.

— Ради великой цели всегда нужна жертва, — добавила она.

Эти слова ударили меня, как холодный ветер. Она говорила их не мне, а себе, словно повторяла мантру, чтобы не забыть, во что верить.

Позже, когда мы лежали в постели, её дыхание было ровным, а голос — тише шёпота. Она что-то говорила мне на ухо, но я не понимал. Слова сливались в белый шум, как фон включённого телевизора.

"Ты справишься. Ты сильный. Потерпи," — услышал я, но не знал, говорил ли это её голос или мой собственный.

Когда она уснула, я смотрел в потолок, ощущая, как её слова продолжают звучать в комнате. Они заполнили её до краёв, обволокли меня, как тяжёлое одеяло:

— Всё идёт по плану. Всё идёт по плану.

На рассвете её подушка была пустой. Я не помнил, когда она ушла. Её запах ещё оставался на простыне, но это было похоже на сон, который уже начал забываться.

День пятый

На кассе зашелестели грязные, помятые купюры. Покупатель, шатаясь, высыпал горсть мелочи. Монеты закружились по ленте, как мокрые камешки, липкие на ощупь. Я смотрел на них, не двигаясь, как будто передо мной была не мелочь, а шевелящаяся куча насекомых.

— Ну ты даёшь! — его голос был громким, как удар в грудь. — Стоишь тут, а я за тебя пашу! Ты вообще зачем живёшь, а?

Я поднял взгляд. Его глаза, налитые алкоголем, были красными, как две опухшие раны. Лицо, перекошенное злобой, напоминало маску. В воздухе запахло перегаром и чем-то гнилым.

Слова вонзались в меня, как ржавые иглы. Каждое слово цеплялось за что-то внутри, поднимало эту боль на поверхность.

В голове зазвучал голос:

— Не трогай его. Такие, как он, — мусор. Ты выше этого.

Этот голос был чужим, но в нём было что-то тревожное. Он звучал, как диктор в новостях, который всегда говорит уверенно, но почему-то кажется ненадёжным.

Мои пальцы сжались на краю кассы, как на спасательном круге. Воздух стал вязким, липким, как густой сироп, а внутри поднималась волна тошноты.

Я пробил чек и молча протянул сдачу. Покупатель хмыкнул, сгреб свои покупки и ушёл, пошатываясь.

Но он оставил после себя что-то невидимое. Слова висели в воздухе, оседая на стены, на кассу, на мои руки. Они были липкими, как грязь, и я чувствовал, как они проникают под кожу, в кровь.

После смены я вышел на улицу. Воздух показался свежим, но это было обманчиво. Каждый вдох приносил не облегчение, а тяжесть, будто я вдыхал дым, который обволакивал лёгкие.

Я остановился у витрины магазина. Свет от ламп отражался в стекле, а за ним — упаковки колбасы и сыра. Их блеск был слишком ярким, слишком ослепляющим. Мой взгляд цеплялся за цифры на ценниках. Они пульсировали, смеялись надо мной, превращаясь в кривые насмешливые фигуры.

— Это временно. «Скоро всё изменится», —прошептал голос в голове.

Но внутри меня что-то сорвалось.

— Когда? Когда всё изменится? Почему я должен верить? — прорвался другой голос, хриплый и скрипучий, как шаги по старому деревянному полу.

Голоса начали спорить, словно пытались перекричать друг друга:

— Всё делается правильно. Это просто трудный период. Нужно потерпеть.

— Ты врёшь себе. Ничего не изменится. Ты сам это знаешь.

Моя голова была заполнена какофонией, от которой начинала кружиться голова. Я отвернулся от витрины и пошёл домой.

Когда я вошёл в квартиру, первым, что я увидел, был телевизор. Его экран был выключен, но всё равно светился, как маяк в ночи. Это был не свет, а что-то более густое, липкое. Оно заполнило комнату, будто звало меня.

Я сел напротив, не включая его. Комната была наполнена тяжёлой тишиной, которая не давала дышать. Я смотрел на телевизор, и мне казалось, что он смотрит на меня в ответ.

День шестой

Я проснулся с ощущением, будто за мной кто-то наблюдает. Необъяснимая тяжесть висела в воздухе. Комната была как будто меньше, стены будто нависали, загоняя меня в угол. Воздух напоминал воду, в которой я медленно тону, каждый вдох давался с усилием, как будто лёгкие сдавили невидимые тиски.

Что-то шуршало в углу. Я резко обернулся, но там не было ничего, кроме расплывшейся тени. Сердце замерло на мгновение, потом резко забилось. Меня пробрал холодный пот.

Я дошёл до ванной, спотыкаясь, словно ноги отказывались двигаться. Включив свет, я взглянул в зеркало. Там был я, но лицо показалось мне чужим. Глаза... Они смотрели на меня, но были пустыми. Они тянули, втягивали внутрь, как чёрные воронки.

— Ты ещё веришь? — голос из зеркала был тихим, но он звучал внутри моей головы.

Я отшатнулся и, не глядя на своё отражение, открыл кран. Холодная вода обожгла ладони, но это не помогло. Голоса начали раздаваться громче, шёпотом с разных сторон:

— Ты справишься. Всё в порядке. Просто терпи.

— Это всё ложь. Ты ведь знаешь, что ничего не изменится.

Я закрыл уши, но шёпот только усилился. Он был везде: в шуме воды, в звуке шагов за стеной, в собственном дыхании.

Вышел из ванной, чувствуя, как земля под ногами становится мягкой, как зыбучий песок. В комнате было темно, но тишина здесь не казалась спасительной. Она давила, наполняла пространство, как газ, от которого хотелось кашлять.

Телевизор вдруг вспыхнул. Я не помнил, чтобы включал его. Экран светился мягким светом, но этот свет будто жил своей жизнью. Он притягивал, звал, как огонь, перед которым невозможно устоять.

На экране появилось лицо Евгения О. Его улыбка была слишком широкой, глаза блестели, как две масляные лужи.

— Доброе утро, друзья! Всё получится! Главное — верьте! — голос был знакомым, но теперь он казался резче, глубже, словно его говорили сквозь чьи-то зубы.

Я повторил за ним:

— Всё получится. Всё получится.

Но внутри начинала нарастать тошнота. Слова застряли в горле, превращаясь в комок горечи. Лицо на экране начало меняться. Глаза Евгения стали глубже, чернее, в них появилось что-то живое, шевелящееся.

— Ты молодец. Ты справляешься. Ты ведь веришь, правда? — сказал он, а его лицо вытянулось, становясь слишком длинным, неестественным.

Свет из телевизора начал мерцать, пульсировать, как ритм сердца. Я чувствовал, как этот свет проникает под кожу. Грудь сдавило. Лёгкие горели, как будто я вдохнул что-то ядовитое.

Я попытался отвернуться, но экран уже не был просто экраном. Лицо Евгения стало ближе, оно будто выходило из телевизора, заполняя собой всё пространство комнаты.

— Ты ведь понимаешь, что всё это не просто так, — прошептал он, и его голос звучал прямо у меня в голове.

Я упал на колени, пытаясь вдохнуть. Но воздух был густым, как сироп, он прилипал к деснам. В голове закрутился вихрь из голосов:

— Ты справляешься.

— Ты молодец.

— Всё в порядке.

Я зажмурился, но свет продолжал пробиваться сквозь веки. Он проникал внутрь, растекался по венам, пульсировал в такт сердцебиению. Я чувствовал, как начинаю растворяться, как тело становится чем-то лёгким, почти прозрачным.

Когда я открыл глаза, лицо Евгения стало снова обычным, привычным, но его улыбка уже не казалась доброжелательной. Это была улыбка хищника, который знает, что жертва уже в ловушке.

— Ты молодец, — сказал он, и экран погас.

Но свет не исчез. Он остался, пропитывая комнату, стены, воздух, кожу.

День седьмой

Я проснулся с ощущением, что внутри меня что-то переворачивается. Комната была странно пустой, но тишина казалась слишком живой, будто за ней прятались невидимые звуки. Воздух был плотным, как перед грозой, и его вкус отдавал металлом.

Телевизор включился сам. Свет от экрана вспыхнул так резко, что мне пришлось зажмуриться. Открыв глаза, я увидел, как свет заполнил всё пространство, делая предметы в комнате размытыми, будто их стерли небрежной кистью.

На экране снова был Евгений О. Его лицо выглядело обычным, но в его глазах было что-то, что меня настораживало.

— Доброе утро, друзья! Всё получится! Главное — верьте! — голос был таким знакомым, таким привычным, что на мгновение я почувствовал себя легче.

Я повторил, почти машинально:

— Всё получится.

Но в этих словах не было смысла. Они звучали, как чужие.

Я сел напротив телевизора, чувствуя, как свет от экрана обволакивает меня, проникает под кожу, становится частью меня. Внутри начало подниматься странное тепло, смешанное с тошнотой.

— Ты ведь веришь, правда? — спросил Евгений, его голос стал тише, почти интимным, как если бы он говорил только со мной.

Я кивнул. Это казалось правильным. Это казалось единственным выходом.

Свет стал мерцать, наполняя комнату странной ритмикой. Он пульсировал в такт моему сердцебиению, становясь сильнее с каждым мгновением.

— Сегодня важный день, — сказал Евгений. Его улыбка была широкой, но в ней была какая-то тяжесть.

Я хотел спросить: "Почему?" Но не успел. Свет из телевизора начал двигаться, как жидкость, растекаясь по полу, поднимаясь вдоль стен. Казалось, что сама комната становится частью экрана.

Внутри меня раздался голос:

— Ты на правильном пути. Ещё немного, и всё станет проще.

Я вдохнул, пытаясь справиться с нарастающей тошнотой. Лицо Евгения на экране начало медленно приближаться, увеличиваясь до размеров, которые казались невозможными. Его черты становились слишком большими, слишком яркими, как в увеличительном стекле.

— Всё получится. Главное — верь, — сказал он, и его слова эхом разнеслись в моей голове.

Я протянул руку к экрану, но пальцы замерли в воздухе. Свет из телевизора начал двигаться быстрее, будто впитывая моё движение. Я почувствовал, как мои пальцы становятся легче, почти прозрачными.

— Ты молодец. Ты справляешься, — повторил Евгений, и его голос теперь звучал не только из телевизора, но и внутри меня.

Я отдёрнул руку и закрыл глаза, но свет из экрана продолжал проникать, пронизывая веки. В темноте, под веками, я увидел его лицо. Оно было больше, чем раньше, его улыбка стала ещё шире, глаза превратились в две чёрные дыры, которые впивались прямо в меня.

— Ты с нами, — сказал он, и в этот момент я почувствовал, как комната исчезает.

Когда я снова открыл глаза, всё выглядело обычным. Телевизор показывал знакомые кадры улыбающихся людей, свет был мягким, почти тёплым. Но внутри меня что-то надломилось.

Свет больше не был просто светом. Он жил. Он наблюдал.

День восьмой

Телефон звонил с самого утра, и каждый его звонок отдавался в ушах, как сигнал тревоги. Но тревога эта была не для меня. Я больше не чувствовал её.

Я сидел перед телевизором. Экран горел мягким светом, от которого мои глаза начали слезиться. Я хотел отвести взгляд, но не мог. Казалось, что этот свет притягивал меня, держал за горло, как железная рука.

Телефон снова зазвонил. Его звук впился в уши, как ржавые гвозди. Я знал, кто это. Голоса операторов банков были одинаковыми — глухие, ровные, как отбивающий такт метроном:

— Вы просрочили платёж. Просьба оплатить в ближайшее время.

Эти слова звучали даже тогда, когда телефон молчал. Они застряли в голове, как заезженная пластинка, повторяющая одно и то же.

— Всё получится, — произнёс экран.

Евгений О. снова улыбался мне. Его лицо было ровным, идеальным, словно отполированным до блеска. Я почти чувствовал его запах — что-то сладкое, густое, как старый парфюм.

— Ты ведь понимаешь, что это временно? — спросил он, его голос стал мягче, почти заботливым. — Всё будет хорошо. Главное — держись.

Я кивнул. Конечно. Всё должно быть хорошо. Это всего лишь трудный период.

Внезапно свет из телевизора стал ярче. Его лучи будто вырвались из экрана, зацепившись за мои руки, плечи, грудь. Я почувствовал, как кожа начала покалывать, словно её прожигали тысячи мелких игл.

— Ты уже часть чего-то большего, — сказал Евгений, и его голос эхом разнёсся по комнате.

Я попытался встать, но мои ноги словно приросли к полу. Свет из экрана был таким ярким, что я больше не видел ничего вокруг. Только это сияние.

— Ты молодец, — произнёс экран.

Горечь поднялась к горлу. Я почувствовал, как желудок скручивает, как будто внутри него зажгли маленький костёр. Но я не мог отвести взгляд. Лицо Евгения стало ближе, оно заполнило весь экран.

— Ты молодец, — повторил он.

Я посмотрел на свои руки. Они выглядели обычными, но в них больше не было силы. Казалось, что они становятся прозрачными, как стекло.

Телефон зазвонил снова. Звук был оглушительным, но он больше не вызывал ничего, кроме странного резонанса в груди. Я почувствовал, как эти звонки становятся частью меня, как и свет телевизора.

Евгений улыбнулся ещё шире. Его глаза начали темнеть, превращаясь в чёрные воронки, которые тянули меня к экрану.

— Ты справишься, — сказал он, но его голос звучал теперь не только из телевизора. Он звучал внутри меня.

Я хотел крикнуть, но слова застряли в горле. Телефон зазвонил снова. Свет экрана стал таким ярким, что я больше не мог видеть ничего, кроме этой слепящей белизны.

— Ты справляешься, — сказал Евгений, и его лицо медленно растаяло, оставив лишь две чёрные точки, которые впивались мне прямо в сознание.

День девятый

Я открыл глаза и сразу почувствовал, что что-то изменилось. Воздух в комнате был густым, как кисель. Он не обволакивал — он давил. Каждый вдох приходилось проталкивать через лёгкие, как кисель через марлю.

Моё тело больше не было моим. Руки двигались с запозданием, словно я управлял ими издалека. Когда я поднялся с кровати, пол под ногами показался мягким, как старый ковёр, впитавший слишком много воды.

Телевизор вспыхнул, озаряя комнату ледяным светом. Я не помнил, чтобы включал его. Экран горел таким ярким белым светом, что он резал глаза.

— Доброе утро, — раздался голос.

Евгений О. снова был на экране. Его лицо выглядело неестественно гладким, как фарфоровая кукла. Он улыбался, но улыбка была слишком широкой, словно кто-то нарисовал её на его лице углём.

— Мы всё преодолеем, — сказал он, но его слова эхом разнеслись в моей голове, как будто там был огромный пустой зал.

Я опустил взгляд на свои руки. Кожа казалась слишком тонкой, почти прозрачной. Я видел под ней линии вен, которые мерцали светом.

— Ты уже с нами, — добавил экран, и я почувствовал, как его свет начал проникать в мои зрачки, разливаясь внутри черепа холодным сиянием.

Моя грудь начала сжиматься, словно что-то пыталось выдавить из неё воздух. В голове зазвучал гул — глухой, тягучий, как гудок парохода.

Я посмотрел на экран. Лицо Евгения изменилось. Его глаза стали глубокими провалами, из которых сочился густой свет. Этот свет тянулся ко мне, как руки, обвивая мои плечи, шею.

— Ты это чувствуешь? — спросил он.

Я молчал, но моё тело знало ответ. Внутри меня началось странное движение. Казалось, что мои органы переставляют местами, заменяя их чем-то другим.

— Всё хорошо, — сказал Евгений. — Ты сильный. Ты справишься.

Эти слова звучали так уверенно, что я на мгновение поверил ему. Я даже кивнул, но внутри поднялась волна тошноты. Горечь дошла до горла, и я с трудом сдержал рвотный рефлекс.

Свет из телевизора стал пульсировать, и с каждым его всплеском моё тело казалось всё легче. Я посмотрел на свои ноги и понял, что больше не чувствую их. Они были там, но были чужими.

— Ты молодец, — сказал экран, и его голос эхом отозвался внутри меня.

Я снова посмотрел на свои руки. Теперь их очертания стали размытыми. Мои пальцы больше напоминали тени, которые едва держались на поверхности света.

— Ты справляешься, — повторил Евгений.

Я хотел отвернуться, но взгляд приклеился к экрану. Свет продолжал тянуться ко мне, заполняя комнату, сливаясь с моими очертаниями. Я чувствовал, как он проникает в кожу, выдавливая из меня что-то важное, что-то человеческое.

В какой-то момент я понял, что мои глаза больше не моргают. Они не могли. Лицо Евгения заполнило весь экран, его улыбка растянулась ещё шире, а глаза превратились в тёмные дыры, из которых струился бесконечный свет.

— Ты уже почти с нами, — сказал он, и его голос прозвучал так близко, будто он говорил изнутри моей головы.

Я закрыл глаза, но это ничего не изменило. Свет всё равно был там, и его холодные пальцы продолжали растекаться по моим венам.

— Всё получится, — сказал экран.

Я больше не мог понять, он говорит это мне или я сам себе.

День десятый

Я открыл глаза. В комнате висел гул — глубокий, тягучий, он вибрировал в воздухе, словно доносился из-под пола. Мне показалось, что это холодильник, но звук шёл от телевизора. Экран светился мягким, но мертвенным светом, который не освещал комнату, а заполнял её, как густой дым.

Я сел на кровати. В груди была пустота, но эта пустота давила, как будто кто-то придавил меня каменной плитой. Моё тело казалось далёким, бесплотным. Я поднял руку, но она двигалась с запозданием, словно была не моей.

Телевизор включился сам. На экране появились знакомые черты Евгения О. Его лицо было прежним, но глаза казались более пустыми, чем раньше, словно свет внутри них погас.

— Доброе утро, друзья! «Верьте в себя», —произнёс он, но его голос не звучал ободряюще. Он вибрировал, словно гул усилился, заполняя комнату.

— Ты ведь справляешься, правда? — добавил он, глядя прямо на меня.

Его слова эхом отозвались в моей голове, но теперь они звучали иначе. Это не был совет или поддержка. Это был приказ.

Я встал, чувствуя, как ноги подкашиваются, а тело словно утонуло в этом гуле. Пол под ногами был холодным, как лёд, но это не помогало прийти в себя.

На экране Евгений продолжал говорить. Его лицо медленно приближалось, заполняя всё пространство. Я почувствовал, как свет из телевизора снова начал тянуться ко мне, как вязкие нити, которые обвивали мои ноги и руки.

— Ты сильный, ты всё выдержишь, — сказал он, и я услышал это одновременно из телевизора и внутри своей головы.

Я сделал шаг вперёд, но мои ноги больше не слушались. Казалось, что я двигаюсь не сам, а меня тянут. Я приблизился к экрану и увидел своё отражение.

Но это был не я. Лицо на экране выглядело странно — кожа бледная, глаза пустые, как у выцветшей куклы. Улыбка натянулась на лице, но она была чужой, механической.

— Это ты, — сказал Евгений.

Его лицо на экране стало менять форму. Черты расплывались, как в воде, а глаза начали темнеть, пока не превратились в чёрные провалы. Из этих провалов снова заструился свет, медленно выползая из экрана и заполняя комнату.

Я почувствовал, как мои ноги начали растворяться. Я смотрел вниз и видел, как они становятся прозрачными, как стекло, сквозь которое переливаются тонкие линии света.

— Ты почти с нами, — сказал Евгений.

В этот момент мне захотелось закричать, но из горла вырвался только хрип, как будто мой голос больше не принадлежал мне.

Я посмотрел на экран, и лицо Евгения уже исчезло. На его месте появилось моё собственное. Но это был не я. Лицо растянулось, как в кривом зеркале, глаза углубились, а рот изогнулся в гротескной улыбке.

— Ты справляешься. «Всё получится», —произнёс экран, и я почувствовал, как мои руки начали дрожать.

Свет стал ярче, настолько, что я не мог больше видеть ничего вокруг. Он заполнял комнату, заливая всё своим ледяным сиянием. Я чувствовал, как что-то внутри меня распадается, ломается.

— Ты это мы, — раздался голос.

Я посмотрел на свои руки, которые больше не были руками. Они стали полосами света, которые медленно втягивались в экран. Я попытался удержаться, ухватиться за край кровати, но всё вокруг стало зыбким, расплывчатым, как сон, который невозможно ухватить.

Последнее, что я услышал, был мой собственный голос, произнесённый экраном:

— Ты молодец. Всё получится.

День одиннадцатый

Я проснулся в тишине, настолько глубокой, что она давила на уши. Телевизор был выключен, и это показалось мне неправильным. Обычно его свет и голос были первыми, что я замечал, открывая глаза. Теперь их не было.

Комната выглядела странно. Свет, пробивающийся из окна, был бледным и мутным, как будто его пропустили через грязную ткань. Я сел на кровати и почувствовал, что что-то изменилось. Воздух был густым, вязким, словно его разливали ложкой, и каждое движение давалось с трудом.

Я встал. Пол под ногами показался мне странно мягким, словно я ступал по влажной земле. Стены казались дальше, чем обычно, искажёнными, как в зеркальном лабиринте.

Телевизор вспыхнул, залив комнату светом. Это произошло внезапно, без звука. Его экран был пуст, но свет, который он излучал, был слишком ярким, обжигающим.

Я отвернулся, но почувствовал, как этот свет буквально тянет меня к себе. Он становился всё интенсивнее, пока не заполнил всё пространство, словно заменяя собой стены и потолок.

На экране медленно появилось лицо. Сначала оно было размытым, как будто его рисовали через толстый слой воды, но потом оно стало яснее. Это было моё лицо.

— Доброе утро, — сказал экран моим голосом.

Этот голос не был похож на мой. Он звучал глухо, будто исходил из глубокого колодца. Губы на экране двигались медленно, с запозданием, а глаза смотрели прямо в мои, как будто видели меня насквозь.

— Ты сделал правильный выбор, — продолжило лицо.

Я замер. Каждое слово отдавало вибрацией в голове, словно кто-то стучал по внутренней стороне черепа.

— Ты теперь один из нас, — произнёс экран.

Я хотел отвернуться, но не мог. Свет из телевизора обволакивал меня, становясь всё более плотным. Я посмотрел на свои руки и увидел, как кожа на них начинает трескаться, из трещин вырывались тонкие линии света.

— Ты молодец. «Всё получилось», —сказал экран, и его голос эхом разнёсся по комнате.

Моё отражение на экране улыбалось, но эта улыбка была неправильной. Она растянулась слишком широко, разрывая лицо. Кожа на отражении начала срываться кусками, обнажая под собой не кости, а светящиеся провода, которые извивались, как живые.

Я почувствовал, как ноги начинают терять опору. Пол подо мной стал исчезать, превращаясь в густую жидкость, которая медленно втягивала меня.

— Ты больше не принадлежишь себе, — сказал экран, и его голос теперь звучал не только снаружи, но и внутри меня.

Я хотел кричать, но из горла вырвался только хрип, напоминающий ржавый скрежет. Свет начал проникать под кожу, разливаясь по венам. Я чувствовал, как он заполняет меня изнутри, вытесняя всё остальное.

Экран пульсировал, свет становился ярче, не оставляя места тьме. Я посмотрел на своё лицо в отражении. Оно было уже не моим. Глаза превратились в чёрные провалы, рот распахнулся в беззвучном крике.

— Ты это мы, — прошептал экран.

Мои руки исчезали. Свет вытягивал их, превращая в линии, которые сливались с экраном. Я больше не чувствовал тела, только холодный, вязкий свет, который заполнял всё вокруг.

Последнее, что я услышал, было эхо моего собственного голоса:

— Ты молодец. Всё получилось. Всё в порядке.

Визуал - нейросеть Kandinskiy, промт автора.