«Среди сложных нюансов современного
мира разворачивается эта история,
где подлинность и искусственность
неуловимо переплетаются, ведя нас
через вечный карнавал переосмысления.
Имена, места и эскапады играют свои
причудливые роли, очаровывая нас,
как шутов в грандиозной пьесе жизни».
Иван Бунин, Берлин, 2024 год.
ПРОЛОГ
На пороге знойных летних сумерек, когда палящее солнце опускалось за крыши московских высоток, на разогретый гранит тротуара близ Патриарших прудов вышли трое.
Первый из них — приблизительно пятидесяти лет — нес под мышкой мотоциклетный шлем. Худощавый и лысый, он был одет в голубые джинсы и белоснежную рубашку, сквозь которую проступали узоры татуировок. Его аккуратно выбритое лицо украшали темные солнцезащитные очки Ray-Ban.
Второй — плечистый, вихрастый блондин лет двадцати пяти — был в серой майке «Все Путем» с портретом гаранта российской незалежности, черных джинсах и коричневых кроссовках.
Третий выделялся ярко-красным поло. Синяя в цвет морской волны бейсболка с надписью BOG DAN делала вид, что скрывала обильную лысину, — а лицо украшала неаккуратная бородка, стриженная кое-как.
Тот, который лысый и со шлемом, был не кто иной, как автор этого текста, волей судьбы попавшего в ваши руки, — писатель и путешественник Максим Привезенцев.
Молодого моего спутника, чья футболка демонстрировала победу стабильности над разумом, звали Глеб Иванович Заплетин. Главным и бесспорным его достижением в жизни был факт эволюции шустрого сперматозоида в любимого и единственного отпрыска Ивана Иваныча, видного чиновника и не очень видного олигарха.
Обладатель неаккуратной бородки был представлен Глебом как широко известный в узких богемных кругах не уехавших после февральских событий потомственный маг и экстрасенс Богдан Попов.
«БогДан POPoff», — прочел я на дорогой визитке, которую вручил мне бородач одновременно с рукопожатием.
— Жарче, чем в Эмиратах, — изрек Богдан и демонстративно вытер лоб рукавом поло, оставив на красной ткани багровое сальное пятно.
Я решил поддержать светский диалог между малознакомыми людьми разговором о погоде, тем более жара в те дни и правда стояла страшная. Обновленные заботливой рукой градоправителя брусчатка и фасады столичных домов плавились в лучах беспощадного июньского солнца.
— Москва застряла в обычной для себя неопределенности: вчера весь день лило, а сегодня с утра парит.
Богдан сдержанно ухмыльнулся, Глеб же вздохнул — то ли по поводу моей реплики, то ли просто в воздух.
Мой байк и их автомобиль остались в двух кварталах от «Патриков» у дома Булгакова, а мы пешим маршем неторопливо достигли входа в Davidoff Club Moscow — любимый сигарный клуб Глеба, о чем он несколько раз сообщил во время прогулки.
В Davidoff было иллюзорно-респектабельно, кондиционированно-прохладно, немноголюдно, пахло дорогим табаком и царила интимная полутьма. Приглушенный джаз, мягкие ковры и дорогая мебель побуждали к беседам на самые возвышенные темы.
— Русская литература в жопе, — веско заметил Глеб, едва нас разместили за уютным столиком в углу. — Думаю, спорить с этим никто не станет. Батюшка считает иначе, но он некомпетентен в вопросах писательства.
— Вы про Ивана Иваныча? — на всякий случай уточнил я, разжигая сигару.
— Ну конечно, Макс. Батюшка любит читать, но фундаментальных проблем не видит, увы. Можно, конечно, как обычно, закрыть на них глаза, сказать, что старые сюжеты себя изжили, а новые еще не рассюжетились… Но это будет лишь поверхностный взгляд. Банальные местечковые истории меня совершенно не интересуют.
Я перевел взгляд с пламени спички, разжигающего сигару, на Глеба и с долей смущения уточнил, чтобы понять литературные координаты джентльменов:
— То есть ты хочешь писать на вечные темы, избегая 36 сюжетов, сформулированных Польти? И даже четырех сюжетов Борхеса?
На лице Глеба на миг застыл ремейк посмертной маски Пушкина. Заплетин-младший внимательно посмотрел на меня, потом на Богдана, который что-то быстро набирал в телефоне.
Я представил, что маг спешно гуглит, кто такие Польти и Борхес, и про себя улыбнулся.
— Можно и так сказать, — не придумав ничего лучше, медленно произнес Глеб. — Но подробнее, наверное, расскажет Богдан. Я, знаешь ли, больше по печатному слову, а не по устной речи.
Потомственный маг встрепенулся, положил телефон на стол экраном вниз и, отпив минералки из крохотной бутылочки, сказал:
— Понимаете, Максим… Сюжет в литературе — это на самом деле не главное. Более того, я вас, возможно, удивлю, но не важен и талант писателя.
В этот момент я заподозрил, что судьба свела меня с двумя очень странными людьми. Впрочем, особого выбора у меня не было. На встречу с молодыми «литературоведами» я согласился по деликатной просьбе Иван Иваныча, переданной через нашего общего знакомого:
«Короче, передай Максу, чтобы встретился с моим Глебом и впрягся в его проект. На этом будем считать его вексель погашенным».
Зная манеру Заплетина-старшего излагать «просьбы» неравным себе, я был уверен, что вестовой неслабо скрасил волю Ивана Ивановича — как минимум убрав мат и эпитеты о том, кто я есть на этой земле. Хотя, справедливости ради, и об этом я помнил, — именно эта манера ясно и однозначно излагать «просьбы» много лет назад решила исход войны со сбрендившим кучерявым партнером-девелОпером в мою пользу.
— Ты мне, хули, теперь должен, — с теплом тогда сказал Иван Иваныч. — Но не денег, не ссы. Жизнь, сука, пиздец какая сложная штука. Придет время — обращусь с просьбой. А пока живи, кайфуй.
И вот летом 2023-го Заплетин-старший напомнил мне про тот должок.
Придется возвращать, с грустью подумал я и, усевшись поудобней, спросил у Богдана и Глеба:
— Джентльмены, простите мне мою любознательность, но можно узнать, какие книги вы написали?
— Пока никаких, но это неважно, — невозмутимо ответил маг. — Многим людям свойственно самообманываться, рассуждая о природном таланте. На деле же весь «талант» литератора сводится к знанию особого литературного кода. Вы когда-нибудь думали, почему современные авторы так похожи друг на друга?
— Потому что они все современники? — предположил я.
— Ну нет же, — с умилительной улыбкой сказал Богдан. — Дело в том, что они все пользуются жалким куском кода. А для подлинного величия нужен весь код, целиком.
Официантка, милая девушка, принесла и поставила на стол большой латте для Глеба, но он даже бровью не повел — внимательно слушая Богдана.
— Странно, — сказал я. — Уже десять лет учусь литературе, но ни разу не слышал ни от опытных преподавателей, ни от маститых коллег по перу о существовании какого-то специального кода.
И, чтобы расставить точки над «и», добавил:
— Возможно, вы слышали от своих родителей, как в конце 90-х в России все продавали и покупали красную ртуть, хотя никто ее в глаза не видел? Вот примерно так же я отношусь к подобным теориям о неведомом и могущественном.
— Вообще-то тебя никто и не просит верить, — вклинился в разговор Глеб. — Богдан просто подводит к делу, ради которого мы пригласили тебя сюда. А насчет «верю», «не верю»… Люди в Бога верят не потому, что они с ним здороваются по утрам у подъезда.
Глеб говорил серьезно, даже с долей обиды, и я понял: эти парни не успокоятся, пока не выльют на меня всю свою сногсшибательную теорию. Чтобы хоть немного ускорить литературную проповедь, я обратился к Богдану:
— Вы сказали, что современные литераторы не используют весь код. Почему?
— Дело в том, что во время революции 1917 года большая часть кода была утрачена. — Богдан тяжело вздохнул. — Те, кто его знал, либо исчезли в воронке революции и ГУЛАГа, либо бежали в эмиграцию, и там, работая швейцарами и портными, делились им с будущими гениями европейской литературы… либо из честолюбия скрывали от всех.
— Так, — протянул я. — А вы, я так подозреваю, знаете, каким образом этот код восстановить?
Богдан ухмыльнулся в куцую бороду и, воровато оглядевшись по сторонам, сказал — намного тише, чем это позволял Al Jarreau, звучащий из колонок композицией So Good:
— Да. Я могу общаться с духами великих писателей, которым код передали предки.
Из-за того, что шепот мага перекрыла музыка, я сначала решил, что ослышался. Когда же меня догнал смысл сказанного, я с грустью подумал:
«Да, Иван Иваныч, лучше бы ты взял долг деньгами!»
Черный прямоугольник дорогой двери и светодиодный знак «Выход» над ней манили простым решением закончить встречу, но кому наше время предоставляет простые решения?
— Интересно. Очень интересно, — с трудом оторвав взгляд от выхода, с наигранным любопытством пробубнил я. — А с писателями какого века русской литературы вы можете общаться? Золотого? Или, может быть, серебряного?
— С обоими! — расплывшись в улыбке, горделиво ответил Богдан.
В этот момент — возможно, от удивления — у меня погасла сигара.
Мысленно благодаря табачных богов за возможность скрыть разрывавший меня внутренний смех, я неспешно разжигал витолу и попутно настраивался на покерфейс абстрактно-личным размышлением: «Макс, а что, если у тебя сегодня обнаружат рак яичек?»
Раскурив сигару, я картинно огляделся по сторонам — будто боялся, что нас могут подслушивать конкуренты, — и почти шепотом произнес:
— Грандиозно. Но всё же позвольте спросить — зачем при таких колоссальных знаниях вам понадобился я?
Богдан и Глеб обменялись красноречивыми взглядами — судя по всему, решили, что я наконец-то догоняю тему и можно переходить к сути.
— Все дело в том, что общаться с духами нужно только в тех местах, где они обитали, то есть жили и работали, продолжительное время, — с видом докладчика перед Нобелевским комитетом признался Богдан и, со вздохом разведя руки в стороны, добавил:
— Но, к сожалению, в России с этим чрезвычайно сложно.
— Прошу прощения за несообразительность, но вот тут я немного не понял: почему здесь чрезвычайно сложно? Не в плане «жить», это я понимаю, но…
Я запнулся. Выговорить фразу «общаться с духами писателей» оказалось адски трудно, но, едва не перейдя в «гы-гы-гы», я с этим благополучно справился:
— …но вы ведь хотите общаться… с духами русских писателей? А где они обитали дольше, чем здесь, в России?
Богдан кивнул.
— Вы правы. Но проблема в том, что на Родине духи рассказывают только часть кода.
Мне вновь пришлось ненадолго задуматься о раке яичек. Потом, сделав жадный глоток дыма и выпустив его в потолок, я произнес:
— Так-так. Кажется, понимаю. Это как в анекдоте, да? Либо украли, либо сломали… либо забыли.
Глеб поморщился и со вздохом сказал:
— Нет, все несколько сложней. Некоторые духи слегка потеряны во времени и боятся говорить из-за царской цензуры. Кто-то памятует о советских статьях об измене родине. Самые, скажем так, продвинутые духи боятся, что их посмертно признают иноагентами и на каждую их книжку поставят соответствующую плашку с текстом…
Я смотрел на Глеба и не мог понять, говорит ли он всерьез или шутит. Но когда перевел взгляд на Богдана и увидел, как он внимательно слушает, как кивает, соглашаясь с «аргументами» сына Иван Иваныча, понял — все всерьез.
Похоже, мои эмоции не укрылись от Богдана, потому что он тут же подхватил за «боссом»:
— Все это, конечно, могут быть лишь отговорки. Духи покойных писателей бывают игривы. Возможно, иные из них просто не сохранили в себе нужные части кода. Но некоторые всерьез опасаются, что, помимо присвоения статуса иноагента, правительство может начать сносить их памятные места — дома-музеи, так сказать, — и строить на их месте офисы или элитные многоквартирники.
— Так. И каков же выход из ситуации, на ваш взгляд? — спросил я, предвкушая новый удивительный выверт логики.
— Исходя из моего богатого опыта, духи могут говорить откровенно только там, где им не угрожает даже потенциальная опасность, — продолжил Богдан. — Там, где они чувствуют себя свободно, вольготно, если позволите.
Маг покосился на Глеба, и тот веско кивнул.
— Я, разумеется, имею в виду Европу, — завершил свою речь экстрасенс.
— Времена сейчас, конечно, не самые благодатные для поездок, и русским за границей, мягко говоря, не рады, — со вздохом сказал Глеб. — Но мы, увы, не можем ждать, пока всё вокруг будет Россия. Вот, посмотрите, набросал на досуге.
Он положил на стол список и подвинул ко мне.
— Тут перечислены европейские города и наиболее интересные для меня писатели, которые в них жили и работали.
Пробежав список глазами, я спросил:
—То есть вам нужна помощь в составлении маршрута?
— Не совсем, — сказал Богдан.
Он перевел взгляд на Глеба, который нехотя пояснил:
— Дело в том, что в Европу кроме Богдана ехать некому. Я с недавних пор невыездной. Пробовал по-разному решить, обойти — пока никак. А если бы и получилось, толку мало: Богдан говорит, духи слишком высокомерны. Им, видите ли, нужен русский писатель, написавший хотя бы несколько книг. К таким они еще могут снизойти и поделиться секретом кода.
— А со мной они вообще болтают только о масонах и скором падении режима в России, — пожаловался Богдан. — Так и говорят: Николая скоро свергнут! Совсем от времени отстали!
— Вот и получается, что маг у нас — он… как бы… чернила, которыми… коллективная рука мэтров прошлого… пишет по листу литератора из будущего, во! — радостно «сформулировал» Заплетин-младший. — Понятно, это все предрассудки. Но как объяснить этим старым пням, что я пишу посты в соцсетях вместо книг только потому, что не хочу растрачивать себя напрасно без кода?
— А, кстати, какие-то вообще наработки для книг есть? — с трудом сдерживая смех, поинтересовался я. — Или без кода нет смысла и начинать?
— Обижаешь! Например, я уже выбрал псевдоним. Папенькины имиджмейкеры постарались — Глеб Простой!
Он внимательно посмотрел на меня, ожидая в глазах восторженную сообразительность. Но я в этот момент придумывал себе новый смертельный диагноз, поскольку рак уже перестал работать. Поняв, что я очевидно туп и аллюзии не считываю, Заплетин-младший благосклонно улыбнулся и игриво произнес:
— Глеб Простой — Лев Толстой. Втыкаешь?
Воткнуть в этот момент мне хотелось только сигару ему в глаз, но я сдержался, поскольку в дыме, висящем над столом, на миг проступил хмурый лик Ивана Иваныча. Заплетин-старший будто бы бесплотным духом наблюдал за нашей беседой и угрожающе шипел мне в ухо: «Только попробуй, сука!»
С трудом взяв себя в руки, я похоронил в мыслях десяток приколов в духе: «хлеб отстой», «гроб пустой», «горб кистой», «лес густой» — и с трудом выдавил:
— «Лев Толстой — Глеб Простой» — это прям брендинговый гамбит, Глеб. Так сказать, шах и мат, Артемий Лебедев.
— А-а-а, так батюшка тебе рассказал, да? — разочарованно протянул Глеб. — Это Тёма как раз и придумал.
«Молчать, сука!» — грозно свистел в ухо дух Ивана Иваныча, и я стойко повиновался.
А Глеб, не считав кринжа про «брендинговый гамбит», невозмутимо продолжил:
— Словом, пока духи ждут от меня книг, я жду от них код. Ситуация типа патовая. А время уходит. Поэтому мне нужен русский писатель, который вместе с Богданом проедет по «местам силы» писателей-классиков и запишет полученный от них код для меня. Ты подходишь на эту роль идеально.
Глеб внимательно посмотрел на меня через стол. Видимо, ожидал, что я спрошу, в чем эта моя «идеальность» заключается. Но я лишь сидел молча и даже не моргал, поскольку глаза мои были расширены от нескончаемого потока бреда.
Не дождавшись от меня вопроса, Глеб продолжил:
— Во-первых, ты не особо известен.
Я медленно кивнул.
— Во-вторых, пишешь так себе, немодно, и код использовать сполна все равно не сможешь: просто не поймешь, что там к чему.
Я снова кивнул.
— Ну и, в-третьих и в-главных, ты можешь даже сейчас, в наше смутное русофобское время, спокойно колесить по Европе.
— Прошлогоднее ралли Париж — Тобольск — это было нечто, — вставил Богдан. — Когда из РФ никто толком выскочить не мог.
Глеб вопросительно уставился на меня через сигарный туман:
— Так что? Согласен? И сколько денег будет стоить твое время?
Я задумался. Передо мной сидели два фееричных долбоящера. Один — избалованный сын богатого и влиятельного человека, способного превратить жизнь любого просторусина в ад. Второй — продвинутый «олига френд», он же «друг олигарха», который явно запудрил мозги мажору до киселя.
Спешить с ответом точно не следовало.
— Как-то сложновато у вас все получается, — наконец сказал я. — Европа, духи, литературный код… Я по своей неграмотности полагал, что писательство — это труд и образование, сотни прочитанных книг и словарный запас в десятки тысяч слов. В конце концов, жизненный опыт и внятная философская позиция.
— Это нормально, Макс, — горячо заверил Глеб. — Многие заблуждаются так же. И потому русская литература…
— В жопе? Да-да, я помню. Но не совсем понимаю, почему я должен ответить прямо сейчас. К чему такая спешка?
— Спешка? — нахмурился Глеб.
— Ну, ты сказал, что время уходит. Что ты имел в виду?
— Я имел в виду, что, имея литературный код, я успею написать немало великих вещей, которые сделают меня по-настоящему известным. На фоне нашего литературного болота это будет совсем не сложно.
Глеб выглядел настолько высокомерным, что просто физически хотелось спустить его с небес на землю. Но дух Заплетина-старшего уже вовсю общался со мной без всяких магов, не позволяя проявить честную и принципиальную гражданскую позицию. Привычно объяснив себе страх удобным словом «компромисс», я решил все-таки слегка огрызнуться — и, подавшись вперед, спросил:
— А не кажется ли тебе, Глеб, что признание и хайп — это больше про бульварный детектив? А настоящая литература — она для избранных. И только время рассудит, хорош ли был писатель, и, если нет, скорее всего, время сотрет его «макулатуру» из литературного контекста.
— И пусть стирает, — пожал плечами Глеб. — Проблема-то в чем? Я живу здесь и сейчас, а вечность — это нечто такое… далекое и неосязаемое.
— Тем более зачем специально что-то откладывать на вечность? — поддержал клиента Богдан. — Если можно прямо тут вот получить свою порцию славы и успеха? Достаточно лишь собрать литературный код и начать писать правильно.
— Ну так что? — снова нетерпеливо спросил Глеб. — Согласен?
Теперь они с Богданом смотрели на меня со странной смесью раздражения и надежды. Как будто других вариантов у них не имелось. А может, так оно и было — если до меня они собрали отказы от других писателей, попадающих под критерий идеальности Заплетина-младшего, пока его батюшка не вспомнил о моем векселе.
Первым импульсом было все же послать шарлатана и богатенького оболтуса куда подальше, желательно — в ближайшую библиотеку, после чего объяснить Ивану Иванычу, что в данном проекте отпрыску поможет разве что хороший доктор. Но я отбросил эту мысль, поскольку ей на смену пришла другая, намного более интересная.
«А не написать ли мне про это книгу?»
Я представил нечто вроде аннотации:
Писатель-байкер Максим Привезенцев и маг-экстрасенс БогДан POPoff отправляются в путешествие по памятным европейским местам великих русских писателей, чтобы в ходе общения с духами покойных классиков восстановить утерянный 100 лет назад литературный код, способный превратить в известного автора последнего графомана.
Кроме того, продолжил размышлять я, если мы с Глебом сейчас ударим по рукам, это позволит мне закрыть долг перед Иван Иванычем, что уже само по себе неплохо.
Ну и, конечно, есть шанс развлечься.
Попросив у официантки ручку, я начал писать на салфетке цифру. С каждым очередным нулем пафос Глеба все больше смещался в сторону растерянности. Когда же в конце появился значок евро, будущий властелин литературного кода и опытный маг в недоумении уставились друг на друга, словно рак прямо сейчас обнаружили у них обоих. Выдержав паузу, чтобы литературные теоретики осмыслили «число идеального писателя», я с серьезным выражением лица сказал:
— Предлагаю пари.
Глеб выгнул бровь.
— Я в деле, но готов спорить, что этот литературный код не поможет написать шедевр и прославиться. Поэтому, если в течение года после нашего путешествия по европейским местам русских классиков ты не станешь знаменитым писателем, написавшим мировой бестселлер, ты платишь эту цифру. Если все будет как ты задумал — ты мне ничего не должен. Ну, кроме расходов на дорогу.
Глебу потребовалось около минуты, чтобы прийти в себя и уложить в голове, что цифра хоть и большая, но оказалась не счетом к моментальной оплате. Затем отпрыск Ивана Иваныча расплылся в самодовольной улыбке:
— Считай, что ты уже проиграл, Макс.
— Тогда, думаю, твои юристы без труда составят договор.
— Без проблем. Через два дня все будет готово.
Богдан наблюдал за нами, задумчиво почесывая растрепанную бороду.
Наверное, тоже размышлял о том, что это лето и правда будет жарче, чем в Эмиратах.
Максим Привезенцев
